Артем Тёмный / 20.04.2022
Путешествие колобка по сознанию парторга. Как «Мифогенная любовь каст» стала культовым текстом — и как он воспринимается в наше время
В 2022 году роман Павла Пепперштейна и Сергея Ануфриева «Мифогенная любовь каст» переживает новое рождение. Уже вышло переиздание двухтомника. К осени готовится выставка работ по мотивам романа. Между этими событиями Павел Пепперштейн представит в галерее «Наковальня» еще один проект с участием тридцати художников — «Мифогенная Любовь Каст в комиксах». Результат их усилий — издание графического романа и выставка с оригиналами работ из него. Проект призван побить собственные рекорды медгерменевтов в практиках соавторства. Каждый из участников предложил свой видение одной из глав романа. Пепперштейн и Ануфриев, на этот раз как художники, тоже присоединились к коллективной работе над комиксом.
В ближайшее время мы расспросим участников проекта, что они об этом думают — а в этом материале отдадим должное оригинальному тексту Пепперштейна и Ануфриева, который стал культовым для целого поколения.
В ближайшее время мы расспросим участников проекта, что они об этом думают — а в этом материале отдадим должное оригинальному тексту Пепперштейна и Ануфриева, который стал культовым для целого поколения.
Первое издание романа, 1999-2002
Сотрудничество Павла Пепперштейна и Сергея Ануфриева, авторов романа «Мифогенная любовь каст» началось в 1987 году с появления художественной группы «Инспекция «Медицинская герменевтика». Подающие большие надежды молодые художники были воспитаны в пенатах московской концептуальной школы и стали представителями последнего ее поколения. Начало их творческого пути пришлось на перестройку. Тогда советское нонконформистское искусство было в фокусе интереса глобальной арт-сцены, но еще продолжало существовать в романтическом формате сквотов и чердаков. На закате советской империи медгерменевты оказались наследниками неофициального искусства. В теплой дружеской обстановке мастерских художников устраивались первые чтения глав из «Мифогенной любви каст».
Просуществовав до конца XX века, «Инспекция МГ» объявила о завершении работы группы, обозначив ее датой 11 сентября 2001. Но в действительности символическим ее завершением стало издание в 1999 году первого тома «Мифогенной любви каст». Второй том, вышедший в 2002 году, в основном написан уже одним Павлом Пепперштейном. Каждый из художников продолжил работать индивидуально.
Союз Пепперштейна и Ануфриева не был случайным. Оба художника были связаны с кругом московского концептуализма через своих родителей. Сформированные в этой среде дискурсы и язык терминов, многолетние практики по деконструкции советских мифов были знакомы им с детства. Этот биографический факт определил деятельность группы, начавшуюся с инспектирования дискурсов московского концептуализма. На основе его методов шизоанализа и деконструкций, медгерменевты разработали собственный мета-дискурс. Характерной их художественной стратегией стало безответственное ускользание и ироничное (постмодернистское) скольжение по дискурсам. Это вызвало беспокойство у старшего поколения: об этом, например, свидетельствует разговор Ильи Кабакова и Виктора Тупицына.
Обезоруживали культивируемые медгерменевтами техники релаксации, их ориентация не столько на критический, сколько терапевтический эффект искусства. Результатом работы инспекторов медгерменевтики становились инсталляции, медитативные практики рисования и коллажирования. Они бесконечно воспроизводили приватный мир уютных комнат. Параллельно шла работа над романом. И если в выставочных залах художники создавали релаксирующие инсталляционные пространства, то темой их литературного творчества стало обживание бескрайних пространств советского коллективного бессознательного и его мифологий. Медгерменевты не стремились взрослеть, им нравилось оставаться детьми и бесконечно жонглировать сакральными мандалами коллективной памяти на руинах уходящей эпохи.
Может показаться странным, но несмотря на то, что сюжетная линия «Мифогенной любви каст» строится на ключевых битвах Великой Отечественной войны, роман сложно отнести к литературе о войне. Разворачиваясь в воображении авторов, канва романа выступает скорее фоном подростковых эротических грез и пронизана образами персонажей детских сказок и мультфильмов. Мифологические сражения разворачиваются на уровне противостояния архетипов национального фольклора (победоносного колобка, Мухи-Цокотухи и ортодоксальной избушки) с героями западной детской литературы (Малыша и Карлсона, Алисы, Мэри Поппинс и многих других). С героями изумрудного города сражается скатерть-самобранка на Курской дуге. Колобок в лабиринте из матрешек ищет волшебное яйцо с иглой в параллельной реальности боя за Москву.
Объединившиеся в борьбе с захватчиком маги и волшебники русской земли также находятся друг с другом в состоянии противостояния. Наставником главного героя, парторга и коммуниста Дунаева становится белогвардейский офицер и атаман гражданской войны Холеный. Заключенный в сумасшедший дом Бессмертный, бандиты из Одессы и собранные по сусекам представители интеллигенции — все они представляют собой весьма пёструю компанию. Главная же интрига романа заключается в том, что у магов и волшебников только одно, но очень мощное оружие — любовь.
Успех ироничного постмодернистского романа-коллажа, собирающего модель русского мира, был предсказуем. Выход первого тома «Мифогенной любви каст» совпал с переломным моментом российской истории. Изданный в 1999 году, роман точно отразил витающий в воздухе дух безбашенного карнавала, в воронку которого оказалась втянута молодежь перестроечной эпохи. Текст Пепперштейна и Ануфриева стал культовым для поколения девяностых, а сами они заслуженно заняли место на постсоветском литературном олимпе между Пелевиным и Сорокиным.
Но вряд ли авторов, пишущих в эпоху гаджетов роман «от руки», в тетрадочках с золотыми обрезами можно назвать «серьезными», в смысле погруженными в профессиональное производство литературы. Скорее «МЛК» стала результатом веселого времяпрепровождения двух художников, например, вообразивших себя китайскими чиновниками эпохи Сун. Выйдя на пенсию они удалились от мирской суеты и в безмятежности наслаждаются общением, предаваясь безудержной деконструкции. Результат их семантических экспериментов – фантасмагорический гон веселый до уморительности, легкий и свободный стиль повествования. Авторов то и дело «заносит» — как в развитии сюжетной линии, так и в непосредственности некоторых формулировок.
Безответственное литературное хулиганство и графомания получают в тексте романа теоретические обоснования. Они становятся методом постструктуралистских исследований и деконструкции романа как жанра. Внешне авторы сохраняют романную структуру. Но вряд ли можно говорить о психологической драме героя или развитии сюжетной линии его становления. Главный герой постоянно меняет идентичности и биомассы, растворяясь в пространствах галлюциноза, плавно перетекающих в сон. Его внутренний мир и чувственность определяются где-то между сознанием парторга и хлебобулочными изделиями. «МЛК» — это мир нечеловеческих сущностей и его герои не могут ни повзрослеть, ни измениться по-настоящему, ни умереть по-человечески. Авторы на протяжении романа не устают напоминать особо чувственному читателю, склонному идентифицировать себя с героями: «никаких людей вовсе нет». Сюжет и действующие лица романа схематичны и представляют собой некоторые конструкты, оболочки-симулякры, изъятые из бессознательного коллективной памяти и чувственности. Коктейль-коллаж, замешанный на манной каше с молочком детского фольклора времен брежневского застоя. Аромат блатного жаргона и нотка интеллигентского дискурса придают книге особую изысканность.
Может показаться странным, но несмотря на то, что сюжетная линия «Мифогенной любви каст» строится на ключевых битвах Великой Отечественной войны, роман сложно отнести к литературе о войне. Разворачиваясь в воображении авторов, канва романа выступает скорее фоном подростковых эротических грез и пронизана образами персонажей детских сказок и мультфильмов. Мифологические сражения разворачиваются на уровне противостояния архетипов национального фольклора (победоносного колобка, Мухи-Цокотухи и ортодоксальной избушки) с героями западной детской литературы (Малыша и Карлсона, Алисы, Мэри Поппинс и многих других). С героями изумрудного города сражается скатерть-самобранка на Курской дуге. Колобок в лабиринте из матрешек ищет волшебное яйцо с иглой в параллельной реальности боя за Москву.
Объединившиеся в борьбе с захватчиком маги и волшебники русской земли также находятся друг с другом в состоянии противостояния. Наставником главного героя, парторга и коммуниста Дунаева становится белогвардейский офицер и атаман гражданской войны Холеный. Заключенный в сумасшедший дом Бессмертный, бандиты из Одессы и собранные по сусекам представители интеллигенции — все они представляют собой весьма пёструю компанию. Главная же интрига романа заключается в том, что у магов и волшебников только одно, но очень мощное оружие — любовь.
Успех ироничного постмодернистского романа-коллажа, собирающего модель русского мира, был предсказуем. Выход первого тома «Мифогенной любви каст» совпал с переломным моментом российской истории. Изданный в 1999 году, роман точно отразил витающий в воздухе дух безбашенного карнавала, в воронку которого оказалась втянута молодежь перестроечной эпохи. Текст Пепперштейна и Ануфриева стал культовым для поколения девяностых, а сами они заслуженно заняли место на постсоветском литературном олимпе между Пелевиным и Сорокиным.
Но вряд ли авторов, пишущих в эпоху гаджетов роман «от руки», в тетрадочках с золотыми обрезами можно назвать «серьезными», в смысле погруженными в профессиональное производство литературы. Скорее «МЛК» стала результатом веселого времяпрепровождения двух художников, например, вообразивших себя китайскими чиновниками эпохи Сун. Выйдя на пенсию они удалились от мирской суеты и в безмятежности наслаждаются общением, предаваясь безудержной деконструкции. Результат их семантических экспериментов – фантасмагорический гон веселый до уморительности, легкий и свободный стиль повествования. Авторов то и дело «заносит» — как в развитии сюжетной линии, так и в непосредственности некоторых формулировок.
Безответственное литературное хулиганство и графомания получают в тексте романа теоретические обоснования. Они становятся методом постструктуралистских исследований и деконструкции романа как жанра. Внешне авторы сохраняют романную структуру. Но вряд ли можно говорить о психологической драме героя или развитии сюжетной линии его становления. Главный герой постоянно меняет идентичности и биомассы, растворяясь в пространствах галлюциноза, плавно перетекающих в сон. Его внутренний мир и чувственность определяются где-то между сознанием парторга и хлебобулочными изделиями. «МЛК» — это мир нечеловеческих сущностей и его герои не могут ни повзрослеть, ни измениться по-настоящему, ни умереть по-человечески. Авторы на протяжении романа не устают напоминать особо чувственному читателю, склонному идентифицировать себя с героями: «никаких людей вовсе нет». Сюжет и действующие лица романа схематичны и представляют собой некоторые конструкты, оболочки-симулякры, изъятые из бессознательного коллективной памяти и чувственности. Коктейль-коллаж, замешанный на манной каше с молочком детского фольклора времен брежневского застоя. Аромат блатного жаргона и нотка интеллигентского дискурса придают книге особую изысканность.
Но признанием литературного цеха и вкладом в вопрос о развитии романной формы планы Пепперштейна и Ануфриева никогда не ограничивались. Авторы мифогенки претендовали на авторство дискурса, названного ими психоделическим реализмом. Документально его распространение было зафиксировано на страницах журнала «Место печати». В художественной среде психоделический реализм оказался эффективным средством, выстраивающим неформальные связи между художниками разных направлений. Он нашел отклик не только у представителей московского концептуализма, но и питерского неоакадемизма, в него включились и некоторые художники традиционной школы живописи. Отражением этих творческих связей стала передвижная выставка «Звезда МГ» (2000), выстроившая структуру российского искусства девяностых в фокусе разработанного медгерменевтами дискурса. Однако институты современного искусства, начавшие формироваться в нулевые, не были заинтересованы в поддержании коллективных дискурсов. Российский арт-рынок в своем становлении был ориентирован на производство индивидуальных сверхбрендов.
Не оказалось места для магов и волшебников и в социокультурном пространстве нулевых и десятых, в которых ирония постепенно вышла из употребления. В последние десятилетия все сегменты российского общества были озабочены конструктами идентичностей, что, безусловно, увеличивало градус серьезности и пафоса. Руины советских мифов были отреставрированы и официально утверждены их новые функции в конструкте национальной идентичности. Время требовало конкретного разговора по понятиям и мифогенный дискурс, выполнивший свою терапевтическую миссию в переломный момент российской истории, стал лишь ностальгическим воспоминанием по бурным девяностым.
Сегодня психоделический реализм «МЛК» кажется детской забавой на фоне драмы, разворачивающейся в реальном времени. Масштабным мифотворчеством сегодня занимаются уже не художники. Фантазии не могут конкурировать с галлюцинирующей реальностью и с коллапсами семантических систем в эпоху постправды. Но с другой стороны, в изменившемся диспозитиве оказывается возможным иное прочтение «Мифогенной любви каст». Вполне вероятно, что вновь станет востребованным и актуализируется терапевтический эффект, производимый романом. Но так же может оказаться актуальным и зашитый авторами в ткань романа опыт неформальных кружков и групп нонконформистского искусства. В «Мифогенной любви каст» нередко находят сходство, например, с «Каширским шоссе» Андрея Монастырского. Несложно обнаружить преемственность в сакральной топографии романа с моделью мира, описанной Монастырским в «ВДНХ — столица мира». Возможно, продолжая логику этого шизоанализа в первом томе «Мифогенной любви» сакральным центром становится ортодоксальная избушка, структурирующая мифологические пространства народной сказки. Во втором томе местами силы являются непосредственно тайные сообщества. В них нетрудно узнать нонконформистские кружки 60-80 –х годов. Навязчиво мерцают в образе и действиях Бессмертного практики акционистов группы «Коллективные действия». А собранные Бессмертным из «интеллигентов» воины-помощники, без сомнения отсылают к героям китайского романа «Путешествие на Запад», культового для круга московского концептуализма. Как и в китайском романе вся волшебно-магическая братия второго тома «МЛК» победоносно шествует в западном направлении.
Вполне возможно, что сегодня «Мифогенная любовь каст» окажется тем заклинанием, которое забылось, но способно вывести в пространства мистериального опыта, где возможна терапевтическая работа с кармой и победа в войне с самим собой. Несомненно и то, что роман демонстрирует невозможность существования и развития мифа вне диалектики противоречий.
Наконец, «Мифогенная любовь каст» располагает к рисованию. Может показаться парадоксальным, но художники-концептуалисты, аскетичные в производстве образов и описании вещного мира в рамках искусства, как писатели без удержу фонтанируют образами. Не сдерживая этот фонтан, они полностью отдаются визуальному потоку галлюциноза и подробнейшим, детальным описаниям вещного мира. Так что комиксы обещают стать интересным опытом транспортирования образов между визуальным изображением и литературным повествованием.
Не оказалось места для магов и волшебников и в социокультурном пространстве нулевых и десятых, в которых ирония постепенно вышла из употребления. В последние десятилетия все сегменты российского общества были озабочены конструктами идентичностей, что, безусловно, увеличивало градус серьезности и пафоса. Руины советских мифов были отреставрированы и официально утверждены их новые функции в конструкте национальной идентичности. Время требовало конкретного разговора по понятиям и мифогенный дискурс, выполнивший свою терапевтическую миссию в переломный момент российской истории, стал лишь ностальгическим воспоминанием по бурным девяностым.
Сегодня психоделический реализм «МЛК» кажется детской забавой на фоне драмы, разворачивающейся в реальном времени. Масштабным мифотворчеством сегодня занимаются уже не художники. Фантазии не могут конкурировать с галлюцинирующей реальностью и с коллапсами семантических систем в эпоху постправды. Но с другой стороны, в изменившемся диспозитиве оказывается возможным иное прочтение «Мифогенной любви каст». Вполне вероятно, что вновь станет востребованным и актуализируется терапевтический эффект, производимый романом. Но так же может оказаться актуальным и зашитый авторами в ткань романа опыт неформальных кружков и групп нонконформистского искусства. В «Мифогенной любви каст» нередко находят сходство, например, с «Каширским шоссе» Андрея Монастырского. Несложно обнаружить преемственность в сакральной топографии романа с моделью мира, описанной Монастырским в «ВДНХ — столица мира». Возможно, продолжая логику этого шизоанализа в первом томе «Мифогенной любви» сакральным центром становится ортодоксальная избушка, структурирующая мифологические пространства народной сказки. Во втором томе местами силы являются непосредственно тайные сообщества. В них нетрудно узнать нонконформистские кружки 60-80 –х годов. Навязчиво мерцают в образе и действиях Бессмертного практики акционистов группы «Коллективные действия». А собранные Бессмертным из «интеллигентов» воины-помощники, без сомнения отсылают к героям китайского романа «Путешествие на Запад», культового для круга московского концептуализма. Как и в китайском романе вся волшебно-магическая братия второго тома «МЛК» победоносно шествует в западном направлении.
Вполне возможно, что сегодня «Мифогенная любовь каст» окажется тем заклинанием, которое забылось, но способно вывести в пространства мистериального опыта, где возможна терапевтическая работа с кармой и победа в войне с самим собой. Несомненно и то, что роман демонстрирует невозможность существования и развития мифа вне диалектики противоречий.
Наконец, «Мифогенная любовь каст» располагает к рисованию. Может показаться парадоксальным, но художники-концептуалисты, аскетичные в производстве образов и описании вещного мира в рамках искусства, как писатели без удержу фонтанируют образами. Не сдерживая этот фонтан, они полностью отдаются визуальному потоку галлюциноза и подробнейшим, детальным описаниям вещного мира. Так что комиксы обещают стать интересным опытом транспортирования образов между визуальным изображением и литературным повествованием.
Поделиться: